Ну вот мы и полюбили друг друга. Начали подвозить бесплатно до дома. Угощать кофе. Говорить слова поддержки. Уважать и слушать.
Цена? Она страшная, очень страшная. Но после теракта мы, петербуржцы, внезапно все вместе ощутили, что мы - не роботы, а люди. Открытые. Добрые. Чистые.
Нас, конечно, испортил квартирный вопрос. Мы любим деньги, из чего бы они ни были сделаны. Легкомысленны, да. Но милосердие иногда стучится в наши сердца.
Почему иногда? Неужели нужно, чтобы происходили страшные вещи - кого-то взрывали, убивали, мучили, - чтобы мы были такие, как сейчас? Мы ведь не стали такими в один день. Были. Но не хотели в этом признаться. Потому что разные. Думаем о своем. Вечно спешим. Вечно грешим.
Но когда говорят: смотрите, там беда! Там смерть! Там горе! - мы бросаем всё и спешим на выручку. И дела уже не нужны. И заботы куда-то отступают. Хотим одного: помочь кому-нибудь. Не для того, чтобы об этом кто-то узнал. А чтобы спасти. Проявить свои лучшие качества. «Достать» из себя то, что мы прячем и не показываем окружающим в обычные дни. Почему прячем? Чтобы не казаться слабыми. Чтобы не проиграть конкуренцию. Чтобы не оказаться на обочине жизни.
Мы расталкиваем друг друга локтями в надежде добиться успеха. Мы подставляем другому локоть, когда нужно выручить из беды. Всё это несколько странно.
Наверное, в нас говорит инстинкт самосохранения. Ведь там, в метро, мог оказаться каждый. Мы не всегда подаем милостыню. Не ведем себя так, когда слышим об автокатастрофе с большим количеством жертв. Кода тонут по весне рыбаки. Когда умирают алкоголики и наркоманы. Мы даже не знаем людей, ставших жертвами теракта в метро. Но понимаем: нам объявлена война. И никто, кроме нас самих, нам не поможет. Надо объединяться. Надо помогать. Надо действовать.
Многое прояснил этот теракт. Оказывается, людей очень волнуют вопросы жизни и смерти. До такой степени, что уходят на второй план карьера, хлопоты, договоренности, разногласия, любой шкурный интерес. Девушка, не успевшая в роковой вагон в тот же день, призналась в соцсети: «Сегодня я узнала цену жизни. Счастье жизни. Счастье быть живой, чтобы позвонить своим любимым и сказать: «Я жива. Я случайно села в другой вагон».
Смерть и жизнь разделяют миг. Вот что страшно. Все готовы смириться с тем, что человек смертен. Но мало кто готов принять на веру, что он внезапно смертен. Никто не готов войти в тот самый вагон. Виктор Цой прожил 28 лет, но сумел как-то это сформулировать: «Смерть стоит того, чтобы жить. А любовь стоит того, чтобы ждать».
Так вот, о любви. Она рождается из пены уходящего потока. Мы смотрим новости, смотрим на гвоздики, лежащие у станций метрополитена, слушаем о том, как люди помогают и сочувствуют друг другу, и нам хочется плакать. И вот над этим вопросом я думаю больше всего. Почему? Как? Просто ты наедине сам с собой, идешь по улице, смотришь на солнце, небо, людей, думаешь обо всем случившемся этом, и к горлу подкатывает комок!
«Виктор Иванович, он плачет! Это победа!» - вспомнился общеизвестный детский фильм, где робот хочет стать человеком и не всегда у него это получается. Но в итоге все-таки получается.
А мы вот вроде люди, человеки. Нам и не надо ничего делать, чтобы ими быть. Но у нас далеко не всегда получается. Да что говорить - редко получается. Мы, наверное, мало стараемся. Нам нужно, чтобы нам кто-то помог. Очень сильно помог. Ценой жертвы. На кресте. Или в небе над Синаем. Или в питерской подземке. Чтобы мы услышали и поняли: «Люди, оставайтесь людьми! Любите друг друга! Помогайте друг другу! Прощайте друг друга! И не забывайте нас!»
Мы не забудем. Иначе мы забудем себя. Снова. Не забывать вас - наверное, лучшее, что мы можем сделать.
В конце концов, все мы в одном поезде. Только в разных вагонах.
Кирилл ЛЕГКОВ,
специально для интернет-журнала «Интересант»
От редакции.
Сегодня, 5 апреля, в Петербурге - второй день трехдневного траура по погибшим в результате теракта. Горожане продолжают нести цветы к стихийным мемориалам у входов на станции метро «Сенная площадь» и «Технологический институт». Море цветов и на платформах станций. Каждый петербуржец воспринял случившееся горе как свое собственное. Северная столица скорбит, но продолжает жить.