Классик мировой литературы, противоречивый чешский полиглот Ярослав Гашек, наверное, и представить себе не мог, что когда-то его именем будет названа улица в Петербурге. И вряд ли он рассчитывал, что герой его главного произведения - бравый солдат Швейк - выйдет на подмостки императорского театра. Тем не менее это случилось. Валерий Фокин, художественный руководитель Александринки, театра самого что ни на есть императорского, к 50-летию своей творческой деятельности выпустил премьеру спектакля «Швейк. Возвращение», в основе которого - роман Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны», переделанный в пьесу современным драматургом Татьяной Рахмановой, посчитавшей, что теме, затронутой Гашеком, не хватает «женского взгляда и теплоты». Но, как ни странно, спектакль получился даже более жестким, чем роман.
«Зону комфорта» закрыли
«Теплоты» в постановке нет абсолютно, зато жесткость заметна уже с первых минут - сцену «украшает» десяток огромных страшных картонных голов явно неживых людей. Оскаленные рты, кровавые подтеки, закатившиеся глаза - сценограф Семен Пастух не стал щадить нервы зрителей. Такое ощущение, что создатели спектакля решили нарочно провоцировать публику, вызвать ее раздражение, вывести из «зоны комфорта».
По крайней мере первая половина двухчасового спектакля вызывает именно такое чувство. Происходящее на сцене нервирует и раздражает. Многие не выдерживают, уходят прямо посредине действия. И понять их можно, особенно тех, кто ждал от спектакля сермяжных шуток, которыми полон роман, а получил одну сермягу - без всякого юмора.
То есть юмор как бы подразумевается, но почему-то абсолютно не смешно. Зато страшно и неприятно. Что вполне закономерно в рассказе о войне - не важно какой. Потому что та война, которую мы видим в спектакле, может происходить в любом месте в любое время. Вот и эпизоды Первой мировой, во время которой разворачивается действие романа, в спектакле вполне обоснованно сменяют жуткие кадры расстрелов войн наших дней, транслируемые прямо на кровавых головах-декорациях.
Две стороны войны
Но перед этими видеоинсталляциями зрителей переносят в наши дни - человек-реклама (Янина Лакоба), одетый в костюм гранаты, рекламирует магазин «Солдат удачи» и предлагает «всего за 49.90» увидеть как раз те самые страшные кадры. Пока предлагает - весело (и это, пожалуй, единственный по-настоящему смешной эпизод в постановке), когда видишь кадры - жутко.
Таких «вставных» сцен в спектакле будет несколько, и все они разворачиваются прямо в зале. Зрителям суют рекламные буклеты, их призывают вступить в армию, помочь фронту и так далее - в общем, взаимодействуют с публикой, тормоша и будоража ее. И это не просто режиссерский ход, это ход скорее психологический, потому что достичь цели спектакля - вызвать неприятие войны - невозможно без живой реакции зала.
И он реагирует: некоторые, как было сказано выше, не выдерживают и уходят. Другие остаются до конца и видят уже совсем другую сторону войны - лирическую: перед нами предстают судьбы солдат, обычных людей, сначала рвущихся в армию, а потом не понимающих, зачем нужны все эти жертвы.
Без романтики
Но сначала лишь Швейк относится к этой военной эпопее скептически. После известия о своей гибели он спускается на инвалидной коляске откуда-то сверху и оказывается ровно там, откуда и попал на небеса, - в жерновах очередной военной кампании.
Актер Степан Балакшин, чтобы соответствовать привычному образу Швейка, поправился на семнадцать килограммов, хотя перевоплотиться нужно было, конечно, в первую очередь внутренне. У Балакшина это получилось. Его персонаж - тот самый народный герой, одновременно наивный и хитрый, пытающийся как-то сохранить свой внутренний мир в противоречии с миром внешним, с абсурдом происходящего, не пропасть под колесами военной машины, готовыми раздавить каждого, кто оказывается рядом.
Эти качества и отличают Швейка от его однополчан, которые только по мере развития сюжета обретают индивидуальность. Сделать это как героям, так и играющим их актерам непросто - в спектакле занято полтора десятка представителей мужской части труппы театра и даже студенты Театральной академии, и каждому надо было найти свой образ, чтобы не затеряться во внешне одинаковой солдатской массе, не превратиться в «пушечное мясо».
Лишь к финалу спектакля становятся различимы и лица, и характеры. И лишь к финалу зрительское неприятие происходящего, изобилующего «солдатскими», порой излишне откровенными, гэгами и жесткими сценами, сменяется сочувствием и сопереживанием. Уходят на верную гибель однополчане Швейка, гибнет он сам - опять возносится куда-то инвалидная коляска.
Тем самым создатели спектакля дают понять, что, может, через сто лет, а может, завтра Швейк вернется туда, где опять идет война. И остановить, по их мнению, этот процесс невозможно. Зато можно перестать войну романтизировать - вот с этой задачей в Александринском театре однозначно справились.
Анна ВЕТЛИНСКАЯ,
интернет-журнал «Интересант»